Александра Абросимова

Моя дочь, Арина, как две капли воды похожа на мою маму, Александру Ивановну Абросимову. Они часто говорят по душам, Арина поверяет ей свои детские тайны, а бабушка делится воспоминаниями о детстве.

Увеличенная фотография (JPG, 629 КБ)

— Бабулечка, зачем ты собираешь каждую крошечку со стола, ведь у нас много хлеба, смотри! — говорит Арина, широко раскрыв от удивления глаза и показывая ей непочатую буханку.

— Да, много, солнышко мое, теперь много, — вздыхая, с долгими паузами произносит бабушка. — А когда была такой, как ты, — она помолчала, глядя перед собой куда-то, как будто сквозь время, — тогда каждая крошечка была на счету. Каждая. На вес золота.

Внучка знает, что бабушке было 10, когда началась война, и рассказы о себе, оставшейся один на один с войной, всегда были интересны, поэтому Арина продолжала спрашивать.

— А ты войну видела?

— Наше село было под Ленинградом. В начале войны отца призвали на фронт. Он успел меня и братишку Виктора отправить в Ленинград к тетке, надеясь, что там будем в безопасности. Когда немцы подошли близко, каждый житель и даже дети делали все, чтобы город выжил. Со старшими ребятами лазили по крышам — тушили зажигательные бомбы. Мессершмитты, пролетая, гудели устрашающе, тяжело, потому что были загружены бомбами. Для нас. Город бомбили…

— А немцев видела?

— Видела. Мы, дети Ленинграда, у них жили.

— Как это?

— Когда враг подошел близко к городу, детей решили эвакуировать, вывезти из города. Нас посадили в поезд, но далеко уехать не удалось, немцы остановили. Стали нас распределять. Ребят постарше — на работу в Германию. Остальных, как я и младше — увезли в Лугу, город такой в Ленинградской области. Младших, среди них и мой братишка, поселили отдельно, больше их не видели. Потом узнали, что кормили их хорошо, чтобы брать кровь для своих раненых. А нас поселили на 2 и 3 этажах какого-то здания, наверное, бывшей школы. На первом этаже — канцелярия, там немцы вели счет всем своим злодеяниям, им за это Гитлер награды обещал. В подвале гестапо, там наших пленных солдат пытали… Мы часто слышали крики и стоны, доносившиеся оттуда. Вокруг — лес… Партизан в лесу много, ходят они вокруг, а ничего сделать не могут — за нас, детей, боятся, за ребят, что в подвале… Взорвать бы здание, да не могут…

— А немцы вас били?

— Непослушных и строптивых били и расстреливали. А так, нет, не били… Развлекались. «Учили» плавать: столкнули в воду всех, кто сумел выплыть, тот жив остался, а кто нет, утонули. Кормили объедками, смотрели, как мы накидываемся на еду и едим причмокивая, иногда специально долго не кормили. Заставляли молиться перед портретом Гитлера…

— А кто вас спас?

— Освободила третья или вторая Ленинградская партизанская бригада. Мы даже песню про них пели «В бой нас вели Карицкий и Сергунин». Это фамилии командиров бригады. А детский дом наш спасти партизаны не успели, его немцы взорвали вместе с теми, кто был в подвале…

— А что самое страшное на войне?

— Голод, моя хорошая, голод! Наверное, это мои детские ощущения, потому что ребенком была, и все время хотелось есть. Так хотелось! Хотелось хлеба, хотя бы крошечки…

Такие разговоры между бабушкой и внучкой происходят как-то вдруг, спонтанно. Мама вдруг вспомнит брата Виктора, холод и голод Ленинграда, ребят из немецкого детдома, слова и предложения по-немецки, ремесленное училище, бомбежку, военные песни. Она может забыть, куда положила свои очки, но те годы, те недетские годы не забываются. Все вспоминаются и вспоминаются.

Думаю, что и мы, наше поколение, наши дети должны помнить историю страны, помнить о людях, дорого заплативших за Победу.

Елена ТРУФАНОВА